Олег Басилашвили:
Советский союз совершил ужасное дело: похоже, за время своей истории он истребил
почти всех, кто мог бы воспринять свободу. Последний всплеск сопротивления —
Новочеркасский бунт при Хрущёве. Когда потом появился шанс на свободу,
воспользоваться им было уже некому. Воля к свободе осталась в Украине, в Прибалтике,
в Грузии. Но не у нас, не у русских. У нас качество населения низведено ниже плинтуса.
Оно не идёт ни в какое сравнение со сталинскими временами. Ибо тогда система всё-таки
преодолевала сопротивление, с нею всё-таки боролись. Были крестьянские восстания,
потом были власовцы. Был огромный пласт людей, ненавидящих Сталина и совок вообще.
Недаром системе требовался ГУЛАГ. Сейчас он не нужен. ЭТОТ народ любит вождя и без ГУЛАГа.
Страшное дело — рабство из-под палки. Но ещё страшнее — рабство без палки.
Страшен совок в ватнике. Но страшнее совок на иномарке, в импортных шмотках, отдыхающий
в Европе и притом ненавидящий Запад. Помнится, при совке власть обязывала хозяев личных
домов вывешивать по праздникам красный флаг. Не вывесишь — будут неприятности.
Сейчас никто никого не принуждает цеплять «колорадскую» ленточку на свой личный автомобиль
— но цепляют все, сами цепляют, не замечая, как двусмысленно и даже комично этот круглогодичный
«символ победы» выглядит на «мерседесе» или «фольксвагене».
Этот нынешний добровольный неосталинизм, добровольный отказ от возможности быть свободным —
гораздо страшнее атмосферы 30-х годов. Он знаменует полную деградацию, возможно, уже необратимую.
Это вырождение как следствие мощнейшей антиселекции, отрицательной калибровки.
В великом русском языке есть слово «люди» и слово «ублюдки». Как видите, они вроде бы созвучны,
похожи друг на друга. Однако значение этих слов совсем разное. И корни разные — «люд» и «блуд»
соответственно. Между этими двумя словами при всём их некотором созвучии — дистанция
огромного размера. Такая же, как между русскими 30-х годов и нами, нынешними русскими.
Там, в 30-х, были всё-таки люди.
Начало перестройки было ознаменовано появлением знакового фильма «Покаяние» Тенгиза Абуладзе.
Собственно, перестроечная критика сталинизма началась с него. Главный смысл этого фильма был не
воспринят, он показался тогда слишком радикальным и даже нигилистическим. Сын выкапывает из
могилы труп отца-тирана и выбрасывает его с горы куда-то в мир — на ветер, на вечный позор.
О, как тогда, в пору выхода фильма на экраны, многие клеймили эту яркую сцену, как оскорблялись ею!
Фильм стал своего рода «проверкой на вшивость», проверкой готовности общества к переменам, к
перерождению. Он нёс в себе послание, которое не было услышано: нас может спасти только
радикальное отречение от скверны. Подобное тому, что совершила Восточная Европа. Но это не произошло.
Покаяние — а именно в этом состояло послание фильма — не состоялось. Фильм, повторяю, не был услышан,
и само это слово — покаяние — стало по большей части вызывать раздражение и озлобление,
и чем дальше, тем сильнее.
Призывы к покаянию стали восприниматься как оскорбление национального и личного достоинства:
«Кому, НАМ каяться?! Перед кем?? Да мы всех их спасли от фашизма!!». Сегодня тема покаяния,
звучавшая в годы перестройки, окончательно перечёркнута великой темой «вставания с колен».
Её венец — «Крымнаш». Законченный исторический цикл: от фильма «Покаяние» до фильма
«Путь на родину». Мы вернулись-таки «на родину». Кто-то, вспоминая картину Абуладзе, сказал,
что зловонный труп тирана теперь подобран и водружён на старый пьедестал. Не совсем так.
Этот полуразложившийся труп наши современники притащили к себе домой и усадили за семейный стол.
В его обществе пьют чай. С ним подобострастно беседуют, с ним советуются.
И если у трупа вдруг отваливается голова, её с извинениями прилаживают на место.
Советский союз совершил ужасное дело: похоже, за время своей истории он истребил
почти всех, кто мог бы воспринять свободу. Последний всплеск сопротивления —
Новочеркасский бунт при Хрущёве. Когда потом появился шанс на свободу,
воспользоваться им было уже некому. Воля к свободе осталась в Украине, в Прибалтике,
в Грузии. Но не у нас, не у русских. У нас качество населения низведено ниже плинтуса.
Оно не идёт ни в какое сравнение со сталинскими временами. Ибо тогда система всё-таки
преодолевала сопротивление, с нею всё-таки боролись. Были крестьянские восстания,
потом были власовцы. Был огромный пласт людей, ненавидящих Сталина и совок вообще.
Недаром системе требовался ГУЛАГ. Сейчас он не нужен. ЭТОТ народ любит вождя и без ГУЛАГа.
Страшное дело — рабство из-под палки. Но ещё страшнее — рабство без палки.
Страшен совок в ватнике. Но страшнее совок на иномарке, в импортных шмотках, отдыхающий
в Европе и притом ненавидящий Запад. Помнится, при совке власть обязывала хозяев личных
домов вывешивать по праздникам красный флаг. Не вывесишь — будут неприятности.
Сейчас никто никого не принуждает цеплять «колорадскую» ленточку на свой личный автомобиль
— но цепляют все, сами цепляют, не замечая, как двусмысленно и даже комично этот круглогодичный
«символ победы» выглядит на «мерседесе» или «фольксвагене».
Этот нынешний добровольный неосталинизм, добровольный отказ от возможности быть свободным —
гораздо страшнее атмосферы 30-х годов. Он знаменует полную деградацию, возможно, уже необратимую.
Это вырождение как следствие мощнейшей антиселекции, отрицательной калибровки.
В великом русском языке есть слово «люди» и слово «ублюдки». Как видите, они вроде бы созвучны,
похожи друг на друга. Однако значение этих слов совсем разное. И корни разные — «люд» и «блуд»
соответственно. Между этими двумя словами при всём их некотором созвучии — дистанция
огромного размера. Такая же, как между русскими 30-х годов и нами, нынешними русскими.
Там, в 30-х, были всё-таки люди.
Начало перестройки было ознаменовано появлением знакового фильма «Покаяние» Тенгиза Абуладзе.
Собственно, перестроечная критика сталинизма началась с него. Главный смысл этого фильма был не
воспринят, он показался тогда слишком радикальным и даже нигилистическим. Сын выкапывает из
могилы труп отца-тирана и выбрасывает его с горы куда-то в мир — на ветер, на вечный позор.
О, как тогда, в пору выхода фильма на экраны, многие клеймили эту яркую сцену, как оскорблялись ею!
Фильм стал своего рода «проверкой на вшивость», проверкой готовности общества к переменам, к
перерождению. Он нёс в себе послание, которое не было услышано: нас может спасти только
радикальное отречение от скверны. Подобное тому, что совершила Восточная Европа. Но это не произошло.
Покаяние — а именно в этом состояло послание фильма — не состоялось. Фильм, повторяю, не был услышан,
и само это слово — покаяние — стало по большей части вызывать раздражение и озлобление,
и чем дальше, тем сильнее.
Призывы к покаянию стали восприниматься как оскорбление национального и личного достоинства:
«Кому, НАМ каяться?! Перед кем?? Да мы всех их спасли от фашизма!!». Сегодня тема покаяния,
звучавшая в годы перестройки, окончательно перечёркнута великой темой «вставания с колен».
Её венец — «Крымнаш». Законченный исторический цикл: от фильма «Покаяние» до фильма
«Путь на родину». Мы вернулись-таки «на родину». Кто-то, вспоминая картину Абуладзе, сказал,
что зловонный труп тирана теперь подобран и водружён на старый пьедестал. Не совсем так.
Этот полуразложившийся труп наши современники притащили к себе домой и усадили за семейный стол.
В его обществе пьют чай. С ним подобострастно беседуют, с ним советуются.
И если у трупа вдруг отваливается голова, её с извинениями прилаживают на место.