[Это интересно] Жертвы космоса: что удаляют космонавтам перед полетом и на какую операцию согласилась Светлана Ходченкова?

«Есть три категории людей, которые объединены в общую группу: это заключенные, сумасшедшие и космонавты. Психологи их объединяют в одну группу, потому что и те, и другие, и третьи находятся в замкнутом пространстве и знают, что из него выйти нельзя. Жизнь в замкнутом пространстве ужасна, она психологически действует. Поэтому были случаи, когда космонавты после полетов были вынуждены обращаться к психиатру», – рассказывает писатель Александр Мясников.

«Возьмем центрифугу на уровне 8G: вероятность того, что у вас не лопнет сосуд в голове, очень маленькая. Инсульт – и ты всю жизнь на тележке. И это на уровне тренировок. А что, когда человек оказывается в космосе, и [происходит] эта перемена, когда у тебя нет ни верха, ни низа? Наверное, самый яркий пример (все видели репортажи из космоса): практически у всех космонавтов немножко одутловатое лицо. Это не оттого, что они много едят, а оттого, что там нет центра притяжения, и жидкость путешествует, куда хочет, она приливает к лицу. У людей теряется мышечная масса. Там стоят тренажеры – они, конечно, что-то дают, но не все. Но так как одной из человеческих мышц является сердце, то оно тоже теряет какие-то параметры. Как правило, оно становится более круглым», – объясняет Александр Мясников.

«При отборе в австрийский экипаж космонавтов (там была добротная проверка, и Австрия направила действительно достойных кандидатов в международный экипаж) обнаружили на одном ногте на ноге у одного кандидата грибок. В итоге приняли решение положить его в госпиталь Бурденко и вырвать ему все ногти. В течение двух недель он пролежал в госпитале, и только после этого его допустили к дальнейшему продолжению подготовки к полету, это было на этапе общей космической подготовки», – рассказывает вице-президент Федерации космонавтики России Иван Москвин.

«В первый полет у меня вестибулярные расстройства проходили, наверно, часа четыре, а во второй полет – буквально полчаса, и я уже себя с этой точки зрения чувствовал нормально. А вот координация движений страдает. Наверное, в течение суток приходится аккуратно обращаться со своим телом, потому что запросто можно, допустим, проходя через дверь, плечом задеть косяк, хотя думаешь, что идешь нормально. Или, садясь в машину, можно хорошо приложиться головой, потому что не вписываешься в этот объем», – делится летчик-космонавт, герой России Андрей Борисенко.

«Тюбики, наверное, все-таки ушли в прошлое как основное место хранения этих паст, которые имеют странный вкус. Ничего не должно летать в невесомости: там работает принудительная вентиляция, поэтому все, что попало в свободный объем и не было поймано, будет крутиться внутри этого объема, попадет в районы фильтров и будет их засорять; жидкость, которая попала в воздух, может попасть на контакты. Поэтому кусочки хлеба – небольшие, чтобы крошки не крошились, за консервами надо следить, чтобы они не летали. Перед полетом Гагарина были пробы первой космической пищи в тюбиках. Все с серьезными лицами собрались, включая космонавтов, попробовали, смотрят друг на друга, и Гагарин говорит: «С этого можно протянуть ноги», – вспоминает Михаил Охочинский.

«Мы летаем достаточно долго – полгода, а за полгода с человеком могут случиться разные неприятности, например, банальная простуда. На борту станции существует система вентиляции, которая обеспечивает потоки воздуха внутри герметичного объема для того, чтобы воздух перемешивался, то есть не было застойных зон. Вдруг горло заболело немножко или чихать начинаешь – вот такие простудные явления. Для того чтобы их нивелировать, существует большая аптечка и у нас, и у наших зарубежных коллег на американском сегменте, где можно найти практически все, что нужно, для того чтобы это убрать – естественно, с разрешения врача», – говорит Андрей Борисенко.

«Когда был первый длительный 18-суточный полет Севастьянова с Николаевым, на борту еще не было тренажеров. Они могли только помахать и покрутить руками, но это никакой физической нагрузки не несло. Когда они вернулись, то в течение недели не могли встать на ноги – настолько за 18 дней атрофировались все мышцы. Были прекращены все старты, потому что у медиков возник вопрос: как дальше действовать? И был придуман тренировочный нагрузочный костюм, который называют «Пингвин», – рассказывает Иван Москвин.

«Мы говорим между собой, что космические полеты здоровья не прибавляют, потому что каждый космический полет немножко что-то отнимает от здоровья. Есть вещи, которые космос отнимает у всех, например, эффект потери кальция в крови. Каждый полет мы теряем определенное количество кальция, частично он восстанавливается, но не на 100%. То есть, к сожалению, после каждого полета чуть похуже становится костная система. Вообще, профессию космонавта сопровождает достаточно много таких профессиональных заболеваний, ухудшений: страдают глаза, страдает слух, у кого-то еще есть какие-то особенности организма, на которые тоже действуют эффекты длительного космического полета, особенно невесомость. Хотя это не единственная неприятность, которой подвергается организм космонавта», – признается Андрей Борисенко.

«Есть такая вещь, которая как бы далека от космоса, но связана с космосом, потому что космическая медицина аккумулирует все. В 1347 году в Крыму вспыхнула эпидемия чумы, которая пришла в Европу, в Венецию, и появилось слово карантин, потому что по-итальянски quaranta giorni – это «сорок дней». Эта эпидемия выкосила пол-Европы. Но самое удивительное, что эта эпидемия изменила группу крови. Она повлияла на то, что у европейцев стала превалировать другая группа крови. И вот эти космические вещи – мы не знаем, на что они повлияют. Так же, как этот ковид – мы не знаем последствий. Мы пытаемся предохраняться, есть прививки, честь и хвала нашим замечательным врачам. Но что это за собой повлечет, мы не знаем. И то же самое касается космоса и людей, которые оказываются в космосе. Что это за собой повлечет? Какие изменения на уровне генов, на уровне длительных глобальных вещей? Мы не знаем», – рассуждает Александр Мясников.