Форум
Марк Твен и англосаксы
(из интернета, много перепечаток)
Великий американский писатель Марк Твен слыл шутом, балагуром и отъявленным безбожником. Однако среди американцев, взявшихся за перо, не было, наверное, более свободомыслящего человека, чем он, Марк Твен, в быту Сэмюэль Клеменс. Язвительная ирония Твена не раз остро впивалась в самые разнообразные неприглядные стороны нашей земной цивилизации, будь то религиозный твердолобый фанатизм и нетерпимое мракобесие, или, наоборот, хищность и жестокость светской властной государственности. Марк Твен подмечал все несообразности общественного устройства, всю фальшь и ложный пафос государственных мужей, говорящих одно, а делающих почти всегда другое, даже совсем противоположное. Твен не отличался теперешней насквозь липовой толерантностью, он говорил прямо, образно, ёмко и с непременным фирменным твеновским юмором.
Не жалел он также и буржуёв-империалистов всех национальных мастей. В том числе, что не характерно для гордого американца, и своих доморощенных хищников обмана, насилия и безбрежной алчности. Короткий памфлет Марка Твена под названием «Мы – англосаксы» был написан им в 1906 году.
Суть американского, как раньше говаривали (кстати, совершенно справедливо говаривали), империализма в этом памфлете показана блестяще. Она, эта суть ничуточки с тех пор не поменялась и осталась целиком и полностью в головах и душах высокомерных жизнерадостных янки.
Последние исторические события, свидетелями которых мы все являлись, блестяще это подтверждают. Агрессия против Ирака, агрессия против Югославии, опять против Ирака, потом против Афганистана, потом против Ливии, а также их нападки на Сирию и угрозы Ирану – говорят лучше всяких мутных слов о вселенской «божественной» демократии, не менее «божественных» правах абстрактного человека и опять же всепроникновенной «божественности» американского образа жизни. Об этом же говорит угрожающим басом и недавно обнародованная Доктрина США на ближайшую перспективу, в которой чётко и ясно объявляется: «Америка должна и дальше диктовать миру свою «божественно-непогрешимую» волю!»
Да хватит врать-то, господа янки! Хапнуть просто вам хочется. Вам мало того, что вы уже хапнули – дюже хочется ещё пограбить. «Хапность» ведь это по-американски Счастье. Или что-то очень похожее на это слово...
Сэмюэль Клеменс, будучи в образе писателя Марка Твена, об этом так и сказал. Он поведал о некоем банкете в клубе под названием «Дальние концы Земли», на котором присутствовал и он сам. Так вот, вскорости на трибуну там выперся какой-то отставной военный в немалом чине, гордо приосанился и провозгласил во всеуслышанье следующую фразу: "Мы — англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет”.
Это гордое заявление, по словам Твена, вызвало самые бурные аплодисменты и даже овацию, длившуюся не менее двух минут. В протяжение этого времени оратор лучился счастьем и осознанием собственной брутальной значимости, как представителя вышеозначенной англосаксонской суперрасы. Однако Марк Твен перевёл эту выспренную фразу на всем понятный язык простых людей, не особо приближённых к великой англосаксонской духовности. Вот она, эта переведённая писателем фраза: «Мы, англичане и американцы — воры, разбойники и пираты, чем и гордимся».
Далее он добавил, что изо всех многочисленных высокочтимых присутствующих не нашлось и однюсенького человечка, который нашёл бы в себе смелость тоже встать и гаркнуть этой гордой кодле, что ему стыдно, «что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода». Сам Твен тоже не решился выступить в роли поучателя чванных мистеров, ибо не был уверен в своём спокойствии. Даже более того, он был твёрдо уверен в своём сугубом неспокойствии при произнесении критики в адрес малоуважаемой им публики, которых он не стесняясь обозвал «моральными недорослями, которые наверняка были неспособны на восприятие подобной критики».
Далее Твен проводит оценку собравшимся, а также тому, что в этой агрессивной фразюхе выразилась некая глубинная американская суть, некая константа американского национального характера. Он пишет о том, что в зале собрались «наиболее влиятельные группы нашего общества, те, что стоят у рычагов, приводящих в движение нашу национальную цивилизацию, дающих ей жизнь: адвокаты, банкиры, торговцы, фабриканты, журналисты, политики, офицеры армии, офицеры флота. Все они были здесь. Это были Соединенные Штаты, созванные на банкет и полноправно высказывавшие от лица нации свой сокровенный кодекс морали».
Писатель предостерегает читателя думать о том, что произошедшее было случайным всплеском государственных эмоций. Нет, утверждает он, это было совсем не случайно, а наоборот, вполне закономерно. Ибо в дальнейшем уже другие участники, если они ненароком замечали скучающие физиономии среди собравшейся братии, то они моментально поднимали градус риторики до сверкающих вершин господствующего над бренным миром англосаксонства. И усё – публика писала от восторга и воодушевления, проникаясь грандиозностью своей англосаксонской божественной миссии. Твен с сожалением упоминает о нашей кондовой, уже не англосаксонской, а общечеловеческой черте: иметь про запас официальному моральному кодексу такоже и неофициальный, который куда более правдив, нежели первый, но и настолько же омерзительнее оного.
Твен язвительно прохаживается по поводу этого официального американского кредо, глаголящего громогласно и со слезами на глазах, что они (господа американцы) дико и неистово «в Господа веруют!». Однако на самом деле они веруют в самих себя, в свою жилистую ухватистую ручонку, совершенно не стеняющуюся залезть в карман всему миру, тогда как другая ручонка будет цепко держать кольт самого крупного калибра и недвусмысленно грозить этим кольтом трясущейся от страха ограбляемой жертве.
В конце Твен упоминает и старушку Европу – как весьма жалкую служанку и вассала Штатов, и пишет о том, что влияние Америки на Европу огромно и явно не пахнет для последней никаким благом. «...Позднее мы преподали Европе и другие уроки. Без нас европейцы никогда не узнали бы, что такое газетный репортер; без нас европейские страны никогда не вкусили бы сладости непомерных налогов; без нас европейский пищевой трест никогда не овладел бы искусством кормить людей отравой за их собственные деньги; без нас европейские страховые компании никогда не научились бы обогащаться с такой быстротой за счет беззащитных сирот и вдов; без нас вторжение желтой прессы в Европу, быть может, наступило бы еще не скоро. Неустанно, упорно, настойчиво мы американизируем Европу и надеемся со временем довести это дело до конца».
Ну что же, могут сказать, что это домыслы старого маразматика, а на самом деле всё ОК и даже суперОК. Ещё бы – у англосаксонской сверхнации есть множество заслуг перед цивилизованным миром. И преступлений перед миром цивилизуемым конечно же тоже. Весь наш маленький шарик ныне поёт в экстазе английские песни (и даже на российском ТВ, о боже, во множестве), смотрит их блокбастеры и прочую завлекательную хрень, балакает на английской передовой мове, кушает американские окорочка и бургеры и проч. и проч. Это конечно же так. Но если мы хотим быть не подстилкой под дебёлые англосаксонские бока, не холуями "святых" грабителей и не предателями матушки-природы, давно преданной, поруганной и оскорблённой главарями глобализма – то мы обязаны найти и утвердить нечто своё. Которое будет гораздо ближе к правде-матке, чем вышеобрисованная Марком Твеном англосаксонская спесивая и наглая идеология окультуренного грабежа.
(из интернета, много перепечаток)
Великий американский писатель Марк Твен слыл шутом, балагуром и отъявленным безбожником. Однако среди американцев, взявшихся за перо, не было, наверное, более свободомыслящего человека, чем он, Марк Твен, в быту Сэмюэль Клеменс. Язвительная ирония Твена не раз остро впивалась в самые разнообразные неприглядные стороны нашей земной цивилизации, будь то религиозный твердолобый фанатизм и нетерпимое мракобесие, или, наоборот, хищность и жестокость светской властной государственности. Марк Твен подмечал все несообразности общественного устройства, всю фальшь и ложный пафос государственных мужей, говорящих одно, а делающих почти всегда другое, даже совсем противоположное. Твен не отличался теперешней насквозь липовой толерантностью, он говорил прямо, образно, ёмко и с непременным фирменным твеновским юмором.
Не жалел он также и буржуёв-империалистов всех национальных мастей. В том числе, что не характерно для гордого американца, и своих доморощенных хищников обмана, насилия и безбрежной алчности. Короткий памфлет Марка Твена под названием «Мы – англосаксы» был написан им в 1906 году.
Суть американского, как раньше говаривали (кстати, совершенно справедливо говаривали), империализма в этом памфлете показана блестяще. Она, эта суть ничуточки с тех пор не поменялась и осталась целиком и полностью в головах и душах высокомерных жизнерадостных янки.
Последние исторические события, свидетелями которых мы все являлись, блестяще это подтверждают. Агрессия против Ирака, агрессия против Югославии, опять против Ирака, потом против Афганистана, потом против Ливии, а также их нападки на Сирию и угрозы Ирану – говорят лучше всяких мутных слов о вселенской «божественной» демократии, не менее «божественных» правах абстрактного человека и опять же всепроникновенной «божественности» американского образа жизни. Об этом же говорит угрожающим басом и недавно обнародованная Доктрина США на ближайшую перспективу, в которой чётко и ясно объявляется: «Америка должна и дальше диктовать миру свою «божественно-непогрешимую» волю!»
Да хватит врать-то, господа янки! Хапнуть просто вам хочется. Вам мало того, что вы уже хапнули – дюже хочется ещё пограбить. «Хапность» ведь это по-американски Счастье. Или что-то очень похожее на это слово...
Сэмюэль Клеменс, будучи в образе писателя Марка Твена, об этом так и сказал. Он поведал о некоем банкете в клубе под названием «Дальние концы Земли», на котором присутствовал и он сам. Так вот, вскорости на трибуну там выперся какой-то отставной военный в немалом чине, гордо приосанился и провозгласил во всеуслышанье следующую фразу: "Мы — англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет”.
Это гордое заявление, по словам Твена, вызвало самые бурные аплодисменты и даже овацию, длившуюся не менее двух минут. В протяжение этого времени оратор лучился счастьем и осознанием собственной брутальной значимости, как представителя вышеозначенной англосаксонской суперрасы. Однако Марк Твен перевёл эту выспренную фразу на всем понятный язык простых людей, не особо приближённых к великой англосаксонской духовности. Вот она, эта переведённая писателем фраза: «Мы, англичане и американцы — воры, разбойники и пираты, чем и гордимся».
Далее он добавил, что изо всех многочисленных высокочтимых присутствующих не нашлось и однюсенького человечка, который нашёл бы в себе смелость тоже встать и гаркнуть этой гордой кодле, что ему стыдно, «что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода». Сам Твен тоже не решился выступить в роли поучателя чванных мистеров, ибо не был уверен в своём спокойствии. Даже более того, он был твёрдо уверен в своём сугубом неспокойствии при произнесении критики в адрес малоуважаемой им публики, которых он не стесняясь обозвал «моральными недорослями, которые наверняка были неспособны на восприятие подобной критики».
Далее Твен проводит оценку собравшимся, а также тому, что в этой агрессивной фразюхе выразилась некая глубинная американская суть, некая константа американского национального характера. Он пишет о том, что в зале собрались «наиболее влиятельные группы нашего общества, те, что стоят у рычагов, приводящих в движение нашу национальную цивилизацию, дающих ей жизнь: адвокаты, банкиры, торговцы, фабриканты, журналисты, политики, офицеры армии, офицеры флота. Все они были здесь. Это были Соединенные Штаты, созванные на банкет и полноправно высказывавшие от лица нации свой сокровенный кодекс морали».
Писатель предостерегает читателя думать о том, что произошедшее было случайным всплеском государственных эмоций. Нет, утверждает он, это было совсем не случайно, а наоборот, вполне закономерно. Ибо в дальнейшем уже другие участники, если они ненароком замечали скучающие физиономии среди собравшейся братии, то они моментально поднимали градус риторики до сверкающих вершин господствующего над бренным миром англосаксонства. И усё – публика писала от восторга и воодушевления, проникаясь грандиозностью своей англосаксонской божественной миссии. Твен с сожалением упоминает о нашей кондовой, уже не англосаксонской, а общечеловеческой черте: иметь про запас официальному моральному кодексу такоже и неофициальный, который куда более правдив, нежели первый, но и настолько же омерзительнее оного.
Твен язвительно прохаживается по поводу этого официального американского кредо, глаголящего громогласно и со слезами на глазах, что они (господа американцы) дико и неистово «в Господа веруют!». Однако на самом деле они веруют в самих себя, в свою жилистую ухватистую ручонку, совершенно не стеняющуюся залезть в карман всему миру, тогда как другая ручонка будет цепко держать кольт самого крупного калибра и недвусмысленно грозить этим кольтом трясущейся от страха ограбляемой жертве.
В конце Твен упоминает и старушку Европу – как весьма жалкую служанку и вассала Штатов, и пишет о том, что влияние Америки на Европу огромно и явно не пахнет для последней никаким благом. «...Позднее мы преподали Европе и другие уроки. Без нас европейцы никогда не узнали бы, что такое газетный репортер; без нас европейские страны никогда не вкусили бы сладости непомерных налогов; без нас европейский пищевой трест никогда не овладел бы искусством кормить людей отравой за их собственные деньги; без нас европейские страховые компании никогда не научились бы обогащаться с такой быстротой за счет беззащитных сирот и вдов; без нас вторжение желтой прессы в Европу, быть может, наступило бы еще не скоро. Неустанно, упорно, настойчиво мы американизируем Европу и надеемся со временем довести это дело до конца».
Ну что же, могут сказать, что это домыслы старого маразматика, а на самом деле всё ОК и даже суперОК. Ещё бы – у англосаксонской сверхнации есть множество заслуг перед цивилизованным миром. И преступлений перед миром цивилизуемым конечно же тоже. Весь наш маленький шарик ныне поёт в экстазе английские песни (и даже на российском ТВ, о боже, во множестве), смотрит их блокбастеры и прочую завлекательную хрень, балакает на английской передовой мове, кушает американские окорочка и бургеры и проч. и проч. Это конечно же так. Но если мы хотим быть не подстилкой под дебёлые англосаксонские бока, не холуями "святых" грабителей и не предателями матушки-природы, давно преданной, поруганной и оскорблённой главарями глобализма – то мы обязаны найти и утвердить нечто своё. Которое будет гораздо ближе к правде-матке, чем вышеобрисованная Марком Твеном англосаксонская спесивая и наглая идеология окультуренного грабежа.
Черчилль
