Форум
Россия нарастила вложения в американские ценные бумаги в октябре текущего года на 622 млн. долларов — до 10,697 млрд. долларов. Такие данные содержатся в опубликованных на этой неделе материалах Минфина США.
Из этой суммы на краткосрочные облигации приходится 8,127 млрд. долларов. На долгосрочные — 2,57 млрд., уточняет ТАСС.
И это уже третье в текущем году повышение вложений в американские госбонды. Предыдущие были в августе и сентябре — на более чем 800 млн долл. и 775 млн., соответственно.
Напомним, весной прошлого года наша страна начала резко сокращать инвестиции в госдолг США.
В ЦБ РФ тогда заявили о перераспределении международных резервов. Эксперты же связали эти действия с ростом геополитической напряженности на фоне ужесточения антироссийских санкций со стороны Вашингтона.
Как бы то ни было, но в апреле мы «сбросили» сразу 47,5 млрд., что составляло почти половину портфеля ценных бумаг США у России. И выбыли из «тридцатки» крупнейших держателей американских гособлигаций.
К июлю 2019-го общий объем наших вложений в них упал до 8,5 млрд. долларов. Это был минимум с 2007 года.
Почему мы вернулись к прежней стратегии и снова продолжаем наращивать инвестиции в бюджет Соединенных Штатов, не очень понятно. Привлекательно доходными американские ценные бумаги назвать нельзя — максимум это 1,86%.
Но особенно странно данный курс выглядит на фоне антироссийских инициатив американских законодателей, которые предлагают ввести запрет на операции с российским госдолгом, признать Россию спонсором терроризма, постоянно ужесточают действующие санкции и продолжают нападки на наш «Северный поток-2».
— Зачем мы это делаем? Это ключевой вопрос, который надо задать нашему Минфину, — комментирует ситуацию доцент Департамента политологии Финансового университета при правительстве РФ Леонид Крутаков. — Зачем мы продаем столько нефти и газа, если потом не знаем, куда эти деньги деть?
У себя кредиты выдаем под 11%-15%, а деньги свои размещаем под менее чем два процента. Вопрос, какая польза в такой экономической операции?
Это ключевой вопрос, и я не знаю, как на него ответить. Поэтому, может, господин Силуанов объяснит, почему это выгодней?
Зачем превращать то, что в недрах лежит — нефть и газ, — в бумажки? Вы не знаете, куда вложить деньги?
Бизнес взывает внутри страну: «Дайте инвестиции, мы обрезаны!». А Минфин говорит: «Денег нет». Но при этом деньги размещает в американских бумагах. Где тут логика, в чем?
«СП»: — Ну, якобы американские облигации надежные и их всегда можно продать на открытом рынке по текущим ценам без серьезных потерь…
— Но это значит, что наши средства не очень-то надежные? Получается, они как бы говоря бизнесу: «Ребята, идите, вкладывайте в надежные средства, самые надежные — это американские». Вот сигналы, которые считываются.
Но если государство призывает инвестировать в родную экономику, но при этом выводит средства за океан, значит, правительство, и Минфин не верят в свою страну и свою валюту. Почему же в нее должен поверить бизнес?
При этом мы убили собственную кредитно-денежную систему в свое время. Мы сказали, зачем нам все это изобретать, все на Западе существует, мы все, что надо там купим.
А они ввели санкции. И выяснилось, что мы ничего купить-то и не можем. Разве что «Чупа-Чупсы», а технологии по глубоководному шельфовому бурению — не можем.
Конечно, не все так беспросветно. Потому что идут переговоры в рамках БРИКС о создании некой собственной системы расчета. Была же у Советского Союза клиринговая система. Бартер, в конце концов, есть.
Финансовая мировая система, основанная на долларе, изживает себя. Долг США, переваливший за 20 триллионов — это невозвратный долг. Все понимают, что у Штатов активов на эту сумму просто нет.
Как может быть надежной эта денежная единица, если у них нет активов под её обеспечение?
«СП»: — Получается, мы же и создаём им, эту самую «подушку безопасности»…
— Конечно, мы же и создаем. Все, кто пользуется расчетами и сберегает в долларах, все создают «подушку безопасности» и необходимость сохранения этой системы. Работают на дядю. Не на родную экономику, национальную, а на американского Дядю Сэма.
«СП»: — Тогда больше всех работают Япония и Китай, у них самые большие вложения в американские облигации — 1,168 трлн. и 1,101 трлн. долларов, соответственно…
— Японцы — да. Но китайцы тоже сокращают серьезно. У них год назад еще было порядка 1,170 трлн. Сейчас — меньше. Но нельзя же просто сказать: «Ваши деньги мусор». Китай тридцать лет собирал эти деньги, по «копеечке», понимаете. Экономил.
Если взять раскладку, условно, по выручке компании Apple, которая производит в основном свои iPhone и iPad в Китае, то в сумме издержек там всего 2% будет заработная плата китайцев. Все остальное, это патенты, сырье, реклама. Это прибыль.
Скажем, доля Китая в производстве мировой электроники — 30%, если ее брать в продуктовом ряду. А в финансовом ряду — это не больше 5% прибыли. Вот такой дисбаланс.
Понятно, что для Китая это вызов. И поэтому на последнем съезде КПК они приняли решение создать самостоятельный азиатский рынок, на базе юаня и своей экономики, куда должен войти весь Азиатско-Тихоокеанский регион.
Почему США постоянно создают там угрозы и вызовы? Для них, после того как Трансатлантическое партнерство развалилось, где они были лидером, Китай, создающий свою зону свободной торговли и экономическую зону, превращается в главного конкурента.
Еще одна стратегическая задача Китая — это превращение юаня в мировую расчетную единицу. Но Китай понимает также, что с голой шашкой на танки бросаться нельзя. И они делают все это постепенно.
А нашей стратегии я не вижу.
Да, мы можем «пристегнуться» к китайской экономике. К большому китайскому интеграционному проекту «Один пояс — один путь», который создает новую конфигурацию рынка Евразии и мирового рынка.
Но мы же уже пытались один раз пристроиться в вашингтонский консенсус, и к американцам. И что нам сказали? Нам сказали, что наше место «на галерке», и дали понять, что в первый класс, в салон, где сидит аристократия и пьет шампанское, нас никто пускать не собирается.
«СП»: — Почему нам надо обязательно к кому-то «пристегиваться»?
— Понятно, что надо выстраивать собственную стратегию. Но проблема в том, что мы не видим этой стратегии. Она не то, что не заявлена, она отсутствует.
Мне кажется, Минфин и правительство наше живут в годовом горизонте планирования. Как в годовом горизонте планирования можно спрогнозировать хоть какой-нибудь проект? Никак. «От зарплаты до зарплаты» называется.
Это логика обывателя, который, если у него вдруг образовалась дыра, кассовый разрыв, в «микрозаймы» бежит. Что, собственно, и делает наш Минфин. Пытается вот «народные» ОФЗ выпустить, типа, «сейчас люди принесут мне еще своих денег».
Но у вас денег избыток. У вас профицитный бюджет. У вас триллион, выделенный на нацпроекты, не используется. Фонд национального благосостояния (ФНБ) — вырос, превысил все пределы… Они не знают, куда эти деньги вложить.
Это же не вопрос наличия денег, это вопрос проектного мышления. Его нет. Я не вижу его у Минфина.
«СП»: — Поясните.
— Мы сделали бухгалтера ответственным за рост экономики, а бухгалтер это тот, кто экономит деньги всегда. Он с издержками работает, а не с инвестициями.
С инвестициями работает совершенно другой психотип. Он называется финансовый директор (или коммерческий директор), но никак не бухгалтер.
А у нас бухгалтер сидит, нарукавнички надел и на счетах считает: «Так-так, здесь сократим, здесь — урежем, здесь не дадим…».
Представьте, вы — директор предприятия, к вам приходит ваш финансовый директор и говорит, что «мы заработали один миллион долларов, эти деньги надо куда-то вложить», и предлагает положить их в банк, пусть они там тупо лежат.
Вы что такому финансовому директору скажете?
«СП»: — Но пока никто из нашего финансово-экономического блока, вроде бы, не был отправлен в отставку по той причине, что он не справляется… Все видимо, довольны существующим положением вещей.
— Все стратегии, которые наш экономический и финансовый блок выдвигает (прежде всего, Кудрин и Силуанов), сводятся к одной мысли — надо снизить геополитическую напряженность. Надо договориться с нашими стратегическими политическими противниками, чтобы нам опять открыли доступ к мировому кредиту.
У нас, еще раз повторюсь, нет внутренней кредитной системы, мы ее сломали.
Но от нас требуют не экономических уступок, от нас требуют отказаться от собственного проекта. От политической субъектности, от какой-либо вообще стратегии развития.
Это вопрос сформированной управленческой прослойки. Она сформирована из людей, которые так думают, которые по-другому не видят.
Это как биатлониста заставить в футбол играть. Он — биатлонист. У него по-другому мозги, мышцы настроены, и вся система у него внутренняя работает совершенно на другой результат. Нельзя зимой на роликах кататься, а летом — на санках.
Сейчас меняется полностью модель мирового развития, а мы оставили людей, которые выросли в прежней модели. И мыслят, как прежние, когда мы были частью большого западного проекта. Светлого мира. Храма на холме.
Нет этого светлого мира.
Нужны другие люди, самостоятельно мыслящие, способные реализовывать какие-то проекты и нести ответственность за них.
Тут же какая ответственность. Доллар упал или вырос, цены на нефть выросли или упали, «поэтому у нас не сложилось». Мы все на объективные какие-то показатели списываем, как будто экономику не люди делают, а господь бог, или силы природы.
Система сменилась, задачи поменялись. Раз поменялись задачи, надо и людей под новый функционал подбирать. Мы же пытаемся со старыми что-то делать.
У нас политический лидер, президент наш заявляет о суверенитете. А экономический блок говорит: «Нет-нет, мы не самостоятельные. Чтобы выжить нам надо туда быстрей-быстрей… Чтобы к груди присосаться материнской». Вот, весь смысл…
Фактически, экономический блок требует ликвидации суверенитета политического, как условия развития экономического.
Но давайте одно из двух выберем тогда. Тогда давайте уже не будем народу мозги пудрить, а скажем просто, что «мы самостоятельно не способны развиваться, суверенитет мы себе обеспечить не можем. Пойдем сдаваться. Может, поймут и простят нас».
Либо уже, если вы решили, что мы суверенные, то давайте менять людей, которые отвечают за экономику. Пусть будут те, которые понимают хотя бы, как работать в условиях санкций, и предложат какую-то модель развития.
Из этой суммы на краткосрочные облигации приходится 8,127 млрд. долларов. На долгосрочные — 2,57 млрд., уточняет ТАСС.
И это уже третье в текущем году повышение вложений в американские госбонды. Предыдущие были в августе и сентябре — на более чем 800 млн долл. и 775 млн., соответственно.
Напомним, весной прошлого года наша страна начала резко сокращать инвестиции в госдолг США.
В ЦБ РФ тогда заявили о перераспределении международных резервов. Эксперты же связали эти действия с ростом геополитической напряженности на фоне ужесточения антироссийских санкций со стороны Вашингтона.
Как бы то ни было, но в апреле мы «сбросили» сразу 47,5 млрд., что составляло почти половину портфеля ценных бумаг США у России. И выбыли из «тридцатки» крупнейших держателей американских гособлигаций.
К июлю 2019-го общий объем наших вложений в них упал до 8,5 млрд. долларов. Это был минимум с 2007 года.
Почему мы вернулись к прежней стратегии и снова продолжаем наращивать инвестиции в бюджет Соединенных Штатов, не очень понятно. Привлекательно доходными американские ценные бумаги назвать нельзя — максимум это 1,86%.
Но особенно странно данный курс выглядит на фоне антироссийских инициатив американских законодателей, которые предлагают ввести запрет на операции с российским госдолгом, признать Россию спонсором терроризма, постоянно ужесточают действующие санкции и продолжают нападки на наш «Северный поток-2».
— Зачем мы это делаем? Это ключевой вопрос, который надо задать нашему Минфину, — комментирует ситуацию доцент Департамента политологии Финансового университета при правительстве РФ Леонид Крутаков. — Зачем мы продаем столько нефти и газа, если потом не знаем, куда эти деньги деть?
У себя кредиты выдаем под 11%-15%, а деньги свои размещаем под менее чем два процента. Вопрос, какая польза в такой экономической операции?
Это ключевой вопрос, и я не знаю, как на него ответить. Поэтому, может, господин Силуанов объяснит, почему это выгодней?
Зачем превращать то, что в недрах лежит — нефть и газ, — в бумажки? Вы не знаете, куда вложить деньги?
Бизнес взывает внутри страну: «Дайте инвестиции, мы обрезаны!». А Минфин говорит: «Денег нет». Но при этом деньги размещает в американских бумагах. Где тут логика, в чем?
«СП»: — Ну, якобы американские облигации надежные и их всегда можно продать на открытом рынке по текущим ценам без серьезных потерь…
— Но это значит, что наши средства не очень-то надежные? Получается, они как бы говоря бизнесу: «Ребята, идите, вкладывайте в надежные средства, самые надежные — это американские». Вот сигналы, которые считываются.
Но если государство призывает инвестировать в родную экономику, но при этом выводит средства за океан, значит, правительство, и Минфин не верят в свою страну и свою валюту. Почему же в нее должен поверить бизнес?
При этом мы убили собственную кредитно-денежную систему в свое время. Мы сказали, зачем нам все это изобретать, все на Западе существует, мы все, что надо там купим.
А они ввели санкции. И выяснилось, что мы ничего купить-то и не можем. Разве что «Чупа-Чупсы», а технологии по глубоководному шельфовому бурению — не можем.
Конечно, не все так беспросветно. Потому что идут переговоры в рамках БРИКС о создании некой собственной системы расчета. Была же у Советского Союза клиринговая система. Бартер, в конце концов, есть.
Финансовая мировая система, основанная на долларе, изживает себя. Долг США, переваливший за 20 триллионов — это невозвратный долг. Все понимают, что у Штатов активов на эту сумму просто нет.
Как может быть надежной эта денежная единица, если у них нет активов под её обеспечение?
«СП»: — Получается, мы же и создаём им, эту самую «подушку безопасности»…
— Конечно, мы же и создаем. Все, кто пользуется расчетами и сберегает в долларах, все создают «подушку безопасности» и необходимость сохранения этой системы. Работают на дядю. Не на родную экономику, национальную, а на американского Дядю Сэма.
«СП»: — Тогда больше всех работают Япония и Китай, у них самые большие вложения в американские облигации — 1,168 трлн. и 1,101 трлн. долларов, соответственно…
— Японцы — да. Но китайцы тоже сокращают серьезно. У них год назад еще было порядка 1,170 трлн. Сейчас — меньше. Но нельзя же просто сказать: «Ваши деньги мусор». Китай тридцать лет собирал эти деньги, по «копеечке», понимаете. Экономил.
Если взять раскладку, условно, по выручке компании Apple, которая производит в основном свои iPhone и iPad в Китае, то в сумме издержек там всего 2% будет заработная плата китайцев. Все остальное, это патенты, сырье, реклама. Это прибыль.
Скажем, доля Китая в производстве мировой электроники — 30%, если ее брать в продуктовом ряду. А в финансовом ряду — это не больше 5% прибыли. Вот такой дисбаланс.
Понятно, что для Китая это вызов. И поэтому на последнем съезде КПК они приняли решение создать самостоятельный азиатский рынок, на базе юаня и своей экономики, куда должен войти весь Азиатско-Тихоокеанский регион.
Почему США постоянно создают там угрозы и вызовы? Для них, после того как Трансатлантическое партнерство развалилось, где они были лидером, Китай, создающий свою зону свободной торговли и экономическую зону, превращается в главного конкурента.
Еще одна стратегическая задача Китая — это превращение юаня в мировую расчетную единицу. Но Китай понимает также, что с голой шашкой на танки бросаться нельзя. И они делают все это постепенно.
А нашей стратегии я не вижу.
Да, мы можем «пристегнуться» к китайской экономике. К большому китайскому интеграционному проекту «Один пояс — один путь», который создает новую конфигурацию рынка Евразии и мирового рынка.
Но мы же уже пытались один раз пристроиться в вашингтонский консенсус, и к американцам. И что нам сказали? Нам сказали, что наше место «на галерке», и дали понять, что в первый класс, в салон, где сидит аристократия и пьет шампанское, нас никто пускать не собирается.
«СП»: — Почему нам надо обязательно к кому-то «пристегиваться»?
— Понятно, что надо выстраивать собственную стратегию. Но проблема в том, что мы не видим этой стратегии. Она не то, что не заявлена, она отсутствует.
Мне кажется, Минфин и правительство наше живут в годовом горизонте планирования. Как в годовом горизонте планирования можно спрогнозировать хоть какой-нибудь проект? Никак. «От зарплаты до зарплаты» называется.
Это логика обывателя, который, если у него вдруг образовалась дыра, кассовый разрыв, в «микрозаймы» бежит. Что, собственно, и делает наш Минфин. Пытается вот «народные» ОФЗ выпустить, типа, «сейчас люди принесут мне еще своих денег».
Но у вас денег избыток. У вас профицитный бюджет. У вас триллион, выделенный на нацпроекты, не используется. Фонд национального благосостояния (ФНБ) — вырос, превысил все пределы… Они не знают, куда эти деньги вложить.
Это же не вопрос наличия денег, это вопрос проектного мышления. Его нет. Я не вижу его у Минфина.
«СП»: — Поясните.
— Мы сделали бухгалтера ответственным за рост экономики, а бухгалтер это тот, кто экономит деньги всегда. Он с издержками работает, а не с инвестициями.
С инвестициями работает совершенно другой психотип. Он называется финансовый директор (или коммерческий директор), но никак не бухгалтер.
А у нас бухгалтер сидит, нарукавнички надел и на счетах считает: «Так-так, здесь сократим, здесь — урежем, здесь не дадим…».
Представьте, вы — директор предприятия, к вам приходит ваш финансовый директор и говорит, что «мы заработали один миллион долларов, эти деньги надо куда-то вложить», и предлагает положить их в банк, пусть они там тупо лежат.
Вы что такому финансовому директору скажете?
«СП»: — Но пока никто из нашего финансово-экономического блока, вроде бы, не был отправлен в отставку по той причине, что он не справляется… Все видимо, довольны существующим положением вещей.
— Все стратегии, которые наш экономический и финансовый блок выдвигает (прежде всего, Кудрин и Силуанов), сводятся к одной мысли — надо снизить геополитическую напряженность. Надо договориться с нашими стратегическими политическими противниками, чтобы нам опять открыли доступ к мировому кредиту.
У нас, еще раз повторюсь, нет внутренней кредитной системы, мы ее сломали.
Но от нас требуют не экономических уступок, от нас требуют отказаться от собственного проекта. От политической субъектности, от какой-либо вообще стратегии развития.
Это вопрос сформированной управленческой прослойки. Она сформирована из людей, которые так думают, которые по-другому не видят.
Это как биатлониста заставить в футбол играть. Он — биатлонист. У него по-другому мозги, мышцы настроены, и вся система у него внутренняя работает совершенно на другой результат. Нельзя зимой на роликах кататься, а летом — на санках.
Сейчас меняется полностью модель мирового развития, а мы оставили людей, которые выросли в прежней модели. И мыслят, как прежние, когда мы были частью большого западного проекта. Светлого мира. Храма на холме.
Нет этого светлого мира.
Нужны другие люди, самостоятельно мыслящие, способные реализовывать какие-то проекты и нести ответственность за них.
Тут же какая ответственность. Доллар упал или вырос, цены на нефть выросли или упали, «поэтому у нас не сложилось». Мы все на объективные какие-то показатели списываем, как будто экономику не люди делают, а господь бог, или силы природы.
Система сменилась, задачи поменялись. Раз поменялись задачи, надо и людей под новый функционал подбирать. Мы же пытаемся со старыми что-то делать.
У нас политический лидер, президент наш заявляет о суверенитете. А экономический блок говорит: «Нет-нет, мы не самостоятельные. Чтобы выжить нам надо туда быстрей-быстрей… Чтобы к груди присосаться материнской». Вот, весь смысл…
Фактически, экономический блок требует ликвидации суверенитета политического, как условия развития экономического.
Но давайте одно из двух выберем тогда. Тогда давайте уже не будем народу мозги пудрить, а скажем просто, что «мы самостоятельно не способны развиваться, суверенитет мы себе обеспечить не можем. Пойдем сдаваться. Может, поймут и простят нас».
Либо уже, если вы решили, что мы суверенные, то давайте менять людей, которые отвечают за экономику. Пусть будут те, которые понимают хотя бы, как работать в условиях санкций, и предложат какую-то модель развития.
