Форум
Дугин как «анти»-консерватор
Часть 1
В целом, когда говорят, что Дугин — традиционалист, и что он выступает за традиционные ценности, нужно задать элементарный вопрос: о каком традиционализме и о каких именно традиционных ценностях собственно идет речь? Феномен Дугина и его идей — это порождение русской Смуты 1980-х–1990-х годов, а также идейно-политической слабости тогдашних консервативно-патриотических сил.
Le style c’est l’homme
Как известно, стиль — это человек. Дугинский стиль мышления и изложения таков, что он в своих рассуждениях периодически впадает в своего рода экстравагантность и экзальтированность.
Действительно, как ещё оценить, например, его следующие высказывания?
1. «Надо подумать, какую форму референдума предложить стихиям, для того чтобы они могли высказать свое мнение по основным вопросам <…> Мы должны рассматривать пространства по их внутренней природе, а не по преходящей эфемерной конъюнктуре. Поэтому мы, евразийцы, не можем говорить “Российская Федерация”, — такой федерации нет, такого государства нет, это искусственная, эфемерная вещь, это тоже 3/4 белки, 4/5 жука, один камень и охапка веток. И это не может быть по-настоящему живой реальностью.
Живой реальностью были Российская империя, Советский Союз. И то, и другое — могучие, высшие формы жизни, вероятно, с довесками, что-то было прирезано лишнее, и наоборот, чего-то было недобрано. Но все-таки это были живые единицы. То, что мы имеем после распада Советского Союза, — это не живая вещь, это пространственный симулякр, и он умрет. Отрежьте у белки пару лапок, и посмотрите, что она будет делать. Она не сможет достать себе орешек и сдохнет, как сдохнет вся постсоветская государственная модель. Прежде чем делить территории, необходимо спросить у этих территорий: “А хотите ли вы, земли, вы, реки, вы, заливы, вы, леса, вы, болота, хотите ли вы войти в незалежную Украину, или нет?” Надо устраивать референдумы не среди болванов телезрителей, которые нелепы, точно шпунтики, и исторически безответственны. Надо спросить у стихий, надо спросить у гор, надо спросить у вод, спросить у дождей. И они пусть проголосуют. Надо подумать, какую форму референдума предложить стихиям, для того чтобы они могли высказать свое мнение по основным вопросам1.
2. «Русский народ идет на войну, чтобы умирать и убивать. То есть он идет, потому что он сам — смерть. Он несет смерть себе и другим, чтобы на дороге, на пути у него не стояли.
Почему русские непобедимы? Потому что смерть они не воспринимают как нечто внешнее по отношению к себе. Смерть – это они сами. Их войско – это войско смерти. Поэтому они умирают и убивают на одном дыхании, и ничего плохого не имеют в виду против того, кого они убивают. Они просто двигаются так, они живут так. И тот, кто это поймет, поостережется с нами вступать в военные конфликты»2.
3. «Консервативно-революционный тип — это уникальный в русском контексте тип, почти не встречающийся в наше время тип умного русского. Такого русского никогда не было, потому обычно русский — это как раз глупый, а умный — это не русский. Умный русский – это парадокс. Причем, говоря “глупый” я не хочу обижать мой народ. “Глупый” — в хорошем смысле, в священном смысле, глупый — значит, священный, слишком священный для того, чтобы быть умным. Нам надо перестать быть слишком священными»3.
Подобные суждения эпатируют читателя, и может создаться впечатление, что автора просто «несёт». Но неправильно было бы приписывать эту экзальтированную и экстравагантную манеру индивидуальным особенностям нашего эксцентричного автора, его, так сказать, психотипу. На самом деле эти особенности его стиля вытекают из особенностей его мировоззрения. Как мы показали в первой статье, Дугин не является никаким русским традиционалистом, но принадлежит традиции европейского эзотерического интегрального традиционализма имени Рене Генона и немецкой консервативной революции. А для них обеих характерен интеллектуальный романтизм. Его носителей в наличном окружающем мире абсолютно всё не устраивает, потому что весь он пронизан деградацией и регрессом, а искомый идеал прячется в неведомом архаическом прошлом. Надежда только на какой-то чудесный революционный глобальный рывок. Поэтому необходимо постоянно подстегивать себя и своих приверженцев, чтобы верить в эту возможность. Причём Дугин не просто теоретик интегрального традиционализма и консервативной революции, но и практик. Отсюда и вытекает его периодическая экзальтация, настроение «одухотворенной» приподнятости и экстравагантной своеобычности. Что особенно действует на молодые неокрепшие души.
А ведь Дугин уже многого добился на избранном им пути. Марк Сэджвик, автор великолепной монографии по интегральному традиционализму, глубоко исследовавший этот богатый мутный феномен, описавший его исчерпывающе (и с заметной иронией), в частности замечает: «В Москве, как я обнаружил, традиционализм совершил шаг, который нигде в другом месте еще не был сделан: он перешел из периферии в центр. И это почти полностью благодаря лишь одному необычному человеку, Александру Дугину (курсив мой — Ю.П.). “Дугин — потрясающий эрудит, в своем роде блестящий ум… Но главное помнить, что эти люди на сто процентов безумны”, — говорилось в приложении к верительной грамоте от одного американского ученого, дающей мне доступ к Дугину. Безумны по американским понятиям, может быть. Но Россия не Америка, и психическая норма — вещь относительная»4.
Дугин как «анти»-консерватор
Уже достаточно давно Аркадий Малер написал содержательную статью об Александре Дугине под выразительным названием «Не консервативная, не православная, не философия». Не соглашаясь с автором в ряде оценок и характеристик, соглашусь с ним в большинстве главных пунктов статьи. Действительно, если не брать в расчет уверения Дугина в собственной ортодоксальности и его речи от лица и имени яростного адепта Третьего Рима, его взгляды на самом деле далеки и от Православия, и достаточно нетипичны для того, что принято считать консерватизмом — даже в самом широком смысле этого понятия. Одно дело — как автор себя рекомендует и презентует (искренне или нет, это неважно), но другое — что он высказывает и думает на самом деле, какой характер в действительности носят его взгляды. В справочнике Миссионерского отдела Русской Православной Церкви «Новые религиозные идеи деструктивного и оккультного характера» под пунктом 4.9. идет Учение Александра Дугина. Там утверждается и доказывается, что «в ряду неоязыческих учений взгляды Александра Дугина занимают особое место <…> Религиозные доктрины Дугина являют собой компиляцию западных (протестантских) и восточных (индуистских) вероучений. Они не имеют под собой никакой православной духовной основы и не могут считаться цельным вероучением в том смысле, какой вкладывается в это понятие учеными — богословами и философами»6.
Действительно, если брать духовные основы дугинских воззрений, для них характерны:
— Онтологический манифестационизм (когда мир не творится из ничего, а на неоплатонический манер как бы вытекает из Божественной Первоосновы и на всех ступенях исхождения несёт на себе её отпечаток).
— Резкая полемика Дугина со «строгим креационизмом» (творение мира из ничего), который он приписывает иудаизму. Этот «строгий креационизм» по Дугину противостоит подлинной Традиции, её манифестационизму и имманентизму, и именно он в конечном счете ответственен за духовную деградацию Нового и Новейшего времени — мира Модерна и Постмодерна.
— Принцип холизма или целостности (= интегральная Традиция), в рамках которого речь идет «не о жестком этическом противопоставлении “добра” и “зла”, “хорошего” и “плохого”, но о некоем взаимодополняющем комплексе элементов, которые едва ли уместно жестко противопоставить»7.
По Дугину-теоретику, в метафизике нет абсолютно белого и абсолютно чёрного, абсолютного добра и абсолютного зла. Даже дьявол или сатана по Дугину в рамках холистского языка Традиции не совсем противостоит Богу, как это представляется религии на поверхности. В Традиции «отношение к этому персонажу может быть очень разным, неоднозначным», как говорит он. Религия по Дугину как феномен вторична в сравнении с Традицией, это усечённая сакральность. А в сакральности полноценной, гиперборейской сатана является необходимым элементом холистского ансамбля, его существование оправдано и необходимо. Ведь мир Традиции построен на метаморфозах, здесь всё постоянно и игровым образом переходит друг в друга и меняется местами, и здесь нет однозначных противоположностей. Более того, между Богом и сатаной постулируется тайная симпатия:
«Мирча Элиаде в своей книге “Мефистофель и Андрогин”, приводит любопытный пассаж из пролога «Фауста» о странной симпатии Бога и сатаны. В книге Иова тоже есть довольно странные, архаические элементы, восходящие к тому холистскому, предрелигиозному состоянию, когда иудейская религия совпадала с Традицией.
Можно сказать, что холистское мировоззрение (сам язык Традиции) основано на идее всевозможных метаморфоз. “Метаморфозы” (вспомним Овидия) — ключевой термин для понимания холистского ансамбля. Евгений Всеволодович Головин на примере герметической традиции, показывает дух, аромат того, что представляет собой традиционное метаморфическое представление о реальности. Холистский ансамбль предполагает, что вверху всегда содержится элемент низа, и наоборот. В свете есть элемент тьмы, во тьме — элемент света, и ни одна из этих реальностей (ни верх, ни низ, ни право, ни лево, ни Север, ни Юг) не может существовать без тайной симпатии, тайного альянса со своей собственной противоположностью. Этот альянс противоположностей создает специфическую динамику метаморфоз, и каждый элемент этого сакрального круга может быть перенесен в другую точку, изменить свое содержание.
Сущности холистского ансамбля подвижны, поэтому сам язык Традиции не знает персонификации богов или четко обозначенных личностей в мифах и легендах. Все перетекает во все.
<…>
Изначальная Традиция вообще не знает дуальных моделей. Все дуальности (и трансцендентное, и имманентное, и свет, и тьма) одновременно пропитывают друг друга в едином комплексе»8.
Это устойчивая основа мировоззрения Дугина, всё это легко найти и вычитать, например, из его основополагающей книги «Философия традиционализма» (Москва, 2002 г.). Отсюда видно, насколько неканоничны и еретичны основы мировоззрения Дугина с православной точки зрения. Причём никакой тайны в этом нет, всё изложено чёрным по белому.
Но об этом подробнее позже, в следующих статьях наших «дугинских штудий». Пока же снова заметим, что и правда, элементарное вдумчивое чтение трудов Дугина (не его публицистических колонок и высказываний!) приводит к стойкому убеждению, что Дугина вполне можно рассматривать как своего рода «анти»-консерватора и «анти»-традиционалиста, если помнить об одном из значений греческой приставки «анти»: вместо чего-то или кого-то. Тут «анти» значит подмену, когда за что-то чётко определенное выдаётся сущностно другое.
Заметим снова и снова — для такого вывода вовсе не надо совершать каких-то сверхусилий. Надо всего лишь преодолеть дугинскую медиа-магию и, не ленясь, собственноручно открыть его книги. Однако сегодня репутацию создают СМИ и соцсети, а ни журналисты, ни массовая публика толстых философских книг вдумчиво читать не будут.
Свято место пусто не бывает
Впрочем, популярность Дугина как консервативного философа, а также политического деятеля и оратора, я считаю, напрямую связана с нашей историей XX-XXI веков, она совсем неслучайна. Дело в том, что свято место пусто не бывает. В обществе есть явный запрос на консервативное осмысление, на консервативный подход, но образованное и, в частности, академическое сообщество ему не удовлетворяет. В нем по-прежнему слишком сильны либеральные настроения, либо аполитичность. Но почему так сложилось?
Выскажу гипотезу, что это следствие исторических и идейно-политических судеб России в XX веке, как бы высокопарно это не звучало. Стоит напомнить, что исторический русский консерватизм потерпел сокрушительное поражение в эпоху двух русских революций начала XX века. Причем я не поклонник идеи Гегеля, что история — это Страшный суд и конечная инстанция. Проигравший в истории слишком часто бывает лучше победителя. Поражение произошло преимущественно не по вине тогдашних консерваторов, предупреждений которых никто не слушал, но из-за сошедшего с ума в долголетнем освободительно-революционном припадке общества.
В советское время слова «консервативный» и «консерватизм» были клеймом и ругательством. В то же время тогда стал возникать подспудный советский консерватизм, так себя, конечно, не называвший. Консервативные и околоконсервативные тенденции усечённого и превращённого свойства начали образовываться в советское время, но как полноценный феномен советский консерватизм очевидно не сложился9.
На момент перестройки слабый и противоречивый внутри себя русский консервативный лагерь потерпел второе за XX век сокрушительное поражение. Были отдельные имена, отдельные героические попытки охранительства, но в 1991–1993 годах триумфально победили их антиподы. Современная консервативная политическая практика во многом вызревала естественно и сама собой, пробиваясь силой самих вещей, полубессознательно, как трава сквозь асфальт. Как сказал сменовеховец Александр Бобрищев-Пушкин сто лет назад, «в Кремле всякий интернационалист станет патриотом, станет государственником: нельзя, управляя страной, не охранять её»10.
В подобных условиях, когда над историческим русским (и межеумочным советским) консерватизмом дважды была одержана сокрушительная победа, как раз во время второго краха в 1980 –1990-е в каком-то смысле было неизбежным обращение части интеллектуальной элиты к разного рода эрзац-заменителям консерватизма с точки зрения русской традиции. Таковыми в частности являются немецкая консервативная революция и геноновский интегральный традиционализм. Разве что сейчас, если решительный разрыв с Западом и наша собственная цивилизационная идентичность будут укрепляться, можно уже всерьёз рассчитывать на появление нового и более полноценного русского консерватизма. Ведь консерватизм не может бежать впереди жизни и быть проективен, строить прожекты на пустом социальном месте.
В силу этого выскажем такой тезис: феномен Дугина и его идей — это порождение русской Смуты 1980-х–1990-х годов, а также идейно-политической слабости тогдашних консервативно-патриотических сил (несмотря на личное мужество их представителей и защитников). Та смута, ещё между прочим не закончившаяся, и порождала разного рода смутные и мутные духовные искания.
Дугин, как безусловно способный, харизматичный и очень энергичный человек, набрёл на западный интегральный традиционализм во главе с Р. Геноном11 (напомним, что он представляет собой эзотерическую и элитаристскую, синкретическую и мутно-мистическую интеллектуальную традицию XX века), и на европейскую консервативную революцию (Э. Юнгер, К. Шмитт, Ю. Эвола и др.). По поводу последней, поскольку в её рядах были глубокие серьезные мыслители, в научных кругах идут споры и обсуждения. Обсуждают, насколько далеко она отстояла от европейского фашизма XX века, и какие у нее с ним пересечения и отличия. А они безусловно были, и их было немало. Вот что надо обсуждать в связи с феноменом Дугина, а не вести глупые споры о том, был ли Иван Ильин фашистом.
В целом, когда говорят, что Дугин — традиционалист, и что он выступает за традиционные ценности, нужно задать элементарный вопрос: о каком традиционализме и о каких именно традиционных ценностях собственно идет речь? Об этом хорошо сказал тот же Аркадий Малер: «В эксплуатации дугинцами красивых слов “традиция” и “традиционализм” изначально происходит подмена понятий, потому что есть “традиционализм” как общекультурная установка на следование определенным традициям и есть конкретное метафизическое учение ХХ века, основанное французским эзотериком Рене Геноном и называющееся “интегральным традиционализмом”, которое с существенными коррективами проповедует Дугин. Путать эти понятия можно с тем же успехом, как путать философскую теологию вообще и конкретно “теологию” Аристотеля, или научную методологию вообще и конкретно “методологию” Г.П. Щедровицкого. Чтобы не совершать эту подмену, достаточно спросить — о какой конкретно “традиции” у призывающих к “традиционализму” идет речь?
«Анти»-консерватизм (его эрхзац-подмена) Дугина заключается также в том, что в его отношении к наличному русскому (российскому) обществу и русской истории есть те же очевидные признаки нигилизма и пренебрежения, что мы выделили в первой статье в связи с его отношением к русской интеллектуальной традиции и культуре, к русской религиозной философии. При прочтении его социологических трудов поражают содержащиеся в них тезисы о том, что современное русское общество — это буквально мусорная свалка, которую надо снести и выстроить нечто новое, а самая репрезентативная фигура русского археомодерна (концепция русского археомодерна является сердцевиной социологических воззрений Дугина) — это лакей Смердяков из «Братьев Карамазовых».
Так что тема «Дугин как социолог» тоже вскроет много неожиданного. Хотя всё на поверхности — бери и читай. Ведь он позиционирует себя как социолог, является доктором социологических наук, выпустил несколько социологических трудов12.
В чём же именно состоит дугинская «социология русского общества»? Как Дугин в своих теоретических работах рассматривает российское (русское) общество и русскую историю, русский народ, который он, кстати, броско называет «народом без философии»13? Об этом в следующей части статьи.
Продолжение следует
Подробнее:
https://ruskline.ru/opp/2024/06/08/dugin_kak_antikonservator
Часть 1
В целом, когда говорят, что Дугин — традиционалист, и что он выступает за традиционные ценности, нужно задать элементарный вопрос: о каком традиционализме и о каких именно традиционных ценностях собственно идет речь? Феномен Дугина и его идей — это порождение русской Смуты 1980-х–1990-х годов, а также идейно-политической слабости тогдашних консервативно-патриотических сил.
Le style c’est l’homme
Как известно, стиль — это человек. Дугинский стиль мышления и изложения таков, что он в своих рассуждениях периодически впадает в своего рода экстравагантность и экзальтированность.
Действительно, как ещё оценить, например, его следующие высказывания?
1. «Надо подумать, какую форму референдума предложить стихиям, для того чтобы они могли высказать свое мнение по основным вопросам <…> Мы должны рассматривать пространства по их внутренней природе, а не по преходящей эфемерной конъюнктуре. Поэтому мы, евразийцы, не можем говорить “Российская Федерация”, — такой федерации нет, такого государства нет, это искусственная, эфемерная вещь, это тоже 3/4 белки, 4/5 жука, один камень и охапка веток. И это не может быть по-настоящему живой реальностью.
Живой реальностью были Российская империя, Советский Союз. И то, и другое — могучие, высшие формы жизни, вероятно, с довесками, что-то было прирезано лишнее, и наоборот, чего-то было недобрано. Но все-таки это были живые единицы. То, что мы имеем после распада Советского Союза, — это не живая вещь, это пространственный симулякр, и он умрет. Отрежьте у белки пару лапок, и посмотрите, что она будет делать. Она не сможет достать себе орешек и сдохнет, как сдохнет вся постсоветская государственная модель. Прежде чем делить территории, необходимо спросить у этих территорий: “А хотите ли вы, земли, вы, реки, вы, заливы, вы, леса, вы, болота, хотите ли вы войти в незалежную Украину, или нет?” Надо устраивать референдумы не среди болванов телезрителей, которые нелепы, точно шпунтики, и исторически безответственны. Надо спросить у стихий, надо спросить у гор, надо спросить у вод, спросить у дождей. И они пусть проголосуют. Надо подумать, какую форму референдума предложить стихиям, для того чтобы они могли высказать свое мнение по основным вопросам1.
2. «Русский народ идет на войну, чтобы умирать и убивать. То есть он идет, потому что он сам — смерть. Он несет смерть себе и другим, чтобы на дороге, на пути у него не стояли.
Почему русские непобедимы? Потому что смерть они не воспринимают как нечто внешнее по отношению к себе. Смерть – это они сами. Их войско – это войско смерти. Поэтому они умирают и убивают на одном дыхании, и ничего плохого не имеют в виду против того, кого они убивают. Они просто двигаются так, они живут так. И тот, кто это поймет, поостережется с нами вступать в военные конфликты»2.
3. «Консервативно-революционный тип — это уникальный в русском контексте тип, почти не встречающийся в наше время тип умного русского. Такого русского никогда не было, потому обычно русский — это как раз глупый, а умный — это не русский. Умный русский – это парадокс. Причем, говоря “глупый” я не хочу обижать мой народ. “Глупый” — в хорошем смысле, в священном смысле, глупый — значит, священный, слишком священный для того, чтобы быть умным. Нам надо перестать быть слишком священными»3.
Подобные суждения эпатируют читателя, и может создаться впечатление, что автора просто «несёт». Но неправильно было бы приписывать эту экзальтированную и экстравагантную манеру индивидуальным особенностям нашего эксцентричного автора, его, так сказать, психотипу. На самом деле эти особенности его стиля вытекают из особенностей его мировоззрения. Как мы показали в первой статье, Дугин не является никаким русским традиционалистом, но принадлежит традиции европейского эзотерического интегрального традиционализма имени Рене Генона и немецкой консервативной революции. А для них обеих характерен интеллектуальный романтизм. Его носителей в наличном окружающем мире абсолютно всё не устраивает, потому что весь он пронизан деградацией и регрессом, а искомый идеал прячется в неведомом архаическом прошлом. Надежда только на какой-то чудесный революционный глобальный рывок. Поэтому необходимо постоянно подстегивать себя и своих приверженцев, чтобы верить в эту возможность. Причём Дугин не просто теоретик интегрального традиционализма и консервативной революции, но и практик. Отсюда и вытекает его периодическая экзальтация, настроение «одухотворенной» приподнятости и экстравагантной своеобычности. Что особенно действует на молодые неокрепшие души.
А ведь Дугин уже многого добился на избранном им пути. Марк Сэджвик, автор великолепной монографии по интегральному традиционализму, глубоко исследовавший этот богатый мутный феномен, описавший его исчерпывающе (и с заметной иронией), в частности замечает: «В Москве, как я обнаружил, традиционализм совершил шаг, который нигде в другом месте еще не был сделан: он перешел из периферии в центр. И это почти полностью благодаря лишь одному необычному человеку, Александру Дугину (курсив мой — Ю.П.). “Дугин — потрясающий эрудит, в своем роде блестящий ум… Но главное помнить, что эти люди на сто процентов безумны”, — говорилось в приложении к верительной грамоте от одного американского ученого, дающей мне доступ к Дугину. Безумны по американским понятиям, может быть. Но Россия не Америка, и психическая норма — вещь относительная»4.
Дугин как «анти»-консерватор
Уже достаточно давно Аркадий Малер написал содержательную статью об Александре Дугине под выразительным названием «Не консервативная, не православная, не философия». Не соглашаясь с автором в ряде оценок и характеристик, соглашусь с ним в большинстве главных пунктов статьи. Действительно, если не брать в расчет уверения Дугина в собственной ортодоксальности и его речи от лица и имени яростного адепта Третьего Рима, его взгляды на самом деле далеки и от Православия, и достаточно нетипичны для того, что принято считать консерватизмом — даже в самом широком смысле этого понятия. Одно дело — как автор себя рекомендует и презентует (искренне или нет, это неважно), но другое — что он высказывает и думает на самом деле, какой характер в действительности носят его взгляды. В справочнике Миссионерского отдела Русской Православной Церкви «Новые религиозные идеи деструктивного и оккультного характера» под пунктом 4.9. идет Учение Александра Дугина. Там утверждается и доказывается, что «в ряду неоязыческих учений взгляды Александра Дугина занимают особое место <…> Религиозные доктрины Дугина являют собой компиляцию западных (протестантских) и восточных (индуистских) вероучений. Они не имеют под собой никакой православной духовной основы и не могут считаться цельным вероучением в том смысле, какой вкладывается в это понятие учеными — богословами и философами»6.
Действительно, если брать духовные основы дугинских воззрений, для них характерны:
— Онтологический манифестационизм (когда мир не творится из ничего, а на неоплатонический манер как бы вытекает из Божественной Первоосновы и на всех ступенях исхождения несёт на себе её отпечаток).
— Резкая полемика Дугина со «строгим креационизмом» (творение мира из ничего), который он приписывает иудаизму. Этот «строгий креационизм» по Дугину противостоит подлинной Традиции, её манифестационизму и имманентизму, и именно он в конечном счете ответственен за духовную деградацию Нового и Новейшего времени — мира Модерна и Постмодерна.
— Принцип холизма или целостности (= интегральная Традиция), в рамках которого речь идет «не о жестком этическом противопоставлении “добра” и “зла”, “хорошего” и “плохого”, но о некоем взаимодополняющем комплексе элементов, которые едва ли уместно жестко противопоставить»7.
По Дугину-теоретику, в метафизике нет абсолютно белого и абсолютно чёрного, абсолютного добра и абсолютного зла. Даже дьявол или сатана по Дугину в рамках холистского языка Традиции не совсем противостоит Богу, как это представляется религии на поверхности. В Традиции «отношение к этому персонажу может быть очень разным, неоднозначным», как говорит он. Религия по Дугину как феномен вторична в сравнении с Традицией, это усечённая сакральность. А в сакральности полноценной, гиперборейской сатана является необходимым элементом холистского ансамбля, его существование оправдано и необходимо. Ведь мир Традиции построен на метаморфозах, здесь всё постоянно и игровым образом переходит друг в друга и меняется местами, и здесь нет однозначных противоположностей. Более того, между Богом и сатаной постулируется тайная симпатия:
«Мирча Элиаде в своей книге “Мефистофель и Андрогин”, приводит любопытный пассаж из пролога «Фауста» о странной симпатии Бога и сатаны. В книге Иова тоже есть довольно странные, архаические элементы, восходящие к тому холистскому, предрелигиозному состоянию, когда иудейская религия совпадала с Традицией.
Можно сказать, что холистское мировоззрение (сам язык Традиции) основано на идее всевозможных метаморфоз. “Метаморфозы” (вспомним Овидия) — ключевой термин для понимания холистского ансамбля. Евгений Всеволодович Головин на примере герметической традиции, показывает дух, аромат того, что представляет собой традиционное метаморфическое представление о реальности. Холистский ансамбль предполагает, что вверху всегда содержится элемент низа, и наоборот. В свете есть элемент тьмы, во тьме — элемент света, и ни одна из этих реальностей (ни верх, ни низ, ни право, ни лево, ни Север, ни Юг) не может существовать без тайной симпатии, тайного альянса со своей собственной противоположностью. Этот альянс противоположностей создает специфическую динамику метаморфоз, и каждый элемент этого сакрального круга может быть перенесен в другую точку, изменить свое содержание.
Сущности холистского ансамбля подвижны, поэтому сам язык Традиции не знает персонификации богов или четко обозначенных личностей в мифах и легендах. Все перетекает во все.
<…>
Изначальная Традиция вообще не знает дуальных моделей. Все дуальности (и трансцендентное, и имманентное, и свет, и тьма) одновременно пропитывают друг друга в едином комплексе»8.
Это устойчивая основа мировоззрения Дугина, всё это легко найти и вычитать, например, из его основополагающей книги «Философия традиционализма» (Москва, 2002 г.). Отсюда видно, насколько неканоничны и еретичны основы мировоззрения Дугина с православной точки зрения. Причём никакой тайны в этом нет, всё изложено чёрным по белому.
Но об этом подробнее позже, в следующих статьях наших «дугинских штудий». Пока же снова заметим, что и правда, элементарное вдумчивое чтение трудов Дугина (не его публицистических колонок и высказываний!) приводит к стойкому убеждению, что Дугина вполне можно рассматривать как своего рода «анти»-консерватора и «анти»-традиционалиста, если помнить об одном из значений греческой приставки «анти»: вместо чего-то или кого-то. Тут «анти» значит подмену, когда за что-то чётко определенное выдаётся сущностно другое.
Заметим снова и снова — для такого вывода вовсе не надо совершать каких-то сверхусилий. Надо всего лишь преодолеть дугинскую медиа-магию и, не ленясь, собственноручно открыть его книги. Однако сегодня репутацию создают СМИ и соцсети, а ни журналисты, ни массовая публика толстых философских книг вдумчиво читать не будут.
Свято место пусто не бывает
Впрочем, популярность Дугина как консервативного философа, а также политического деятеля и оратора, я считаю, напрямую связана с нашей историей XX-XXI веков, она совсем неслучайна. Дело в том, что свято место пусто не бывает. В обществе есть явный запрос на консервативное осмысление, на консервативный подход, но образованное и, в частности, академическое сообщество ему не удовлетворяет. В нем по-прежнему слишком сильны либеральные настроения, либо аполитичность. Но почему так сложилось?
Выскажу гипотезу, что это следствие исторических и идейно-политических судеб России в XX веке, как бы высокопарно это не звучало. Стоит напомнить, что исторический русский консерватизм потерпел сокрушительное поражение в эпоху двух русских революций начала XX века. Причем я не поклонник идеи Гегеля, что история — это Страшный суд и конечная инстанция. Проигравший в истории слишком часто бывает лучше победителя. Поражение произошло преимущественно не по вине тогдашних консерваторов, предупреждений которых никто не слушал, но из-за сошедшего с ума в долголетнем освободительно-революционном припадке общества.
В советское время слова «консервативный» и «консерватизм» были клеймом и ругательством. В то же время тогда стал возникать подспудный советский консерватизм, так себя, конечно, не называвший. Консервативные и околоконсервативные тенденции усечённого и превращённого свойства начали образовываться в советское время, но как полноценный феномен советский консерватизм очевидно не сложился9.
На момент перестройки слабый и противоречивый внутри себя русский консервативный лагерь потерпел второе за XX век сокрушительное поражение. Были отдельные имена, отдельные героические попытки охранительства, но в 1991–1993 годах триумфально победили их антиподы. Современная консервативная политическая практика во многом вызревала естественно и сама собой, пробиваясь силой самих вещей, полубессознательно, как трава сквозь асфальт. Как сказал сменовеховец Александр Бобрищев-Пушкин сто лет назад, «в Кремле всякий интернационалист станет патриотом, станет государственником: нельзя, управляя страной, не охранять её»10.
В подобных условиях, когда над историческим русским (и межеумочным советским) консерватизмом дважды была одержана сокрушительная победа, как раз во время второго краха в 1980 –1990-е в каком-то смысле было неизбежным обращение части интеллектуальной элиты к разного рода эрзац-заменителям консерватизма с точки зрения русской традиции. Таковыми в частности являются немецкая консервативная революция и геноновский интегральный традиционализм. Разве что сейчас, если решительный разрыв с Западом и наша собственная цивилизационная идентичность будут укрепляться, можно уже всерьёз рассчитывать на появление нового и более полноценного русского консерватизма. Ведь консерватизм не может бежать впереди жизни и быть проективен, строить прожекты на пустом социальном месте.
В силу этого выскажем такой тезис: феномен Дугина и его идей — это порождение русской Смуты 1980-х–1990-х годов, а также идейно-политической слабости тогдашних консервативно-патриотических сил (несмотря на личное мужество их представителей и защитников). Та смута, ещё между прочим не закончившаяся, и порождала разного рода смутные и мутные духовные искания.
Дугин, как безусловно способный, харизматичный и очень энергичный человек, набрёл на западный интегральный традиционализм во главе с Р. Геноном11 (напомним, что он представляет собой эзотерическую и элитаристскую, синкретическую и мутно-мистическую интеллектуальную традицию XX века), и на европейскую консервативную революцию (Э. Юнгер, К. Шмитт, Ю. Эвола и др.). По поводу последней, поскольку в её рядах были глубокие серьезные мыслители, в научных кругах идут споры и обсуждения. Обсуждают, насколько далеко она отстояла от европейского фашизма XX века, и какие у нее с ним пересечения и отличия. А они безусловно были, и их было немало. Вот что надо обсуждать в связи с феноменом Дугина, а не вести глупые споры о том, был ли Иван Ильин фашистом.
В целом, когда говорят, что Дугин — традиционалист, и что он выступает за традиционные ценности, нужно задать элементарный вопрос: о каком традиционализме и о каких именно традиционных ценностях собственно идет речь? Об этом хорошо сказал тот же Аркадий Малер: «В эксплуатации дугинцами красивых слов “традиция” и “традиционализм” изначально происходит подмена понятий, потому что есть “традиционализм” как общекультурная установка на следование определенным традициям и есть конкретное метафизическое учение ХХ века, основанное французским эзотериком Рене Геноном и называющееся “интегральным традиционализмом”, которое с существенными коррективами проповедует Дугин. Путать эти понятия можно с тем же успехом, как путать философскую теологию вообще и конкретно “теологию” Аристотеля, или научную методологию вообще и конкретно “методологию” Г.П. Щедровицкого. Чтобы не совершать эту подмену, достаточно спросить — о какой конкретно “традиции” у призывающих к “традиционализму” идет речь?
«Анти»-консерватизм (его эрхзац-подмена) Дугина заключается также в том, что в его отношении к наличному русскому (российскому) обществу и русской истории есть те же очевидные признаки нигилизма и пренебрежения, что мы выделили в первой статье в связи с его отношением к русской интеллектуальной традиции и культуре, к русской религиозной философии. При прочтении его социологических трудов поражают содержащиеся в них тезисы о том, что современное русское общество — это буквально мусорная свалка, которую надо снести и выстроить нечто новое, а самая репрезентативная фигура русского археомодерна (концепция русского археомодерна является сердцевиной социологических воззрений Дугина) — это лакей Смердяков из «Братьев Карамазовых».
Так что тема «Дугин как социолог» тоже вскроет много неожиданного. Хотя всё на поверхности — бери и читай. Ведь он позиционирует себя как социолог, является доктором социологических наук, выпустил несколько социологических трудов12.
В чём же именно состоит дугинская «социология русского общества»? Как Дугин в своих теоретических работах рассматривает российское (русское) общество и русскую историю, русский народ, который он, кстати, броско называет «народом без философии»13? Об этом в следующей части статьи.
Продолжение следует
Подробнее:
https://ruskline.ru/opp/2024/06/08/dugin_kak_antikonservator
